Наша церковь возникла благодаря стараниям распространителей книг Священного Писания, которые нашли в Самаре группу молокан и по их просьбе стали разучивать с ними нотную грамоту и евангельские песнопения. Книгоноши Петр Перк и Эрнст Кирш начинали свои музыкальные занятия кратким чтением и объяснением Писания. Постепенно размышления о Писании стали доминирующей частью спевок, и многие молокане поняли необходимость буквального исполнения заповеди Христа о крещении водой и хлебопреломлении. В 1902 году группа молокан была крещена на Волге во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Церковь стала расти, к ней присоединялись верующие из православной, лютеранской и католической церквей, а также люди, не исповедовавшие никакой религии.
Самара была веротерпимым городом, и в одно время градоначальником был лютеранин, при котором и отстроилась Кирха Святого Георгия, что стоит на углу Куйбышевской и Некрасовской улиц. Недалеко от нее был возведен замечательный костел… Власти без проблем зарегистрировали общину баптистов в 1905 году, и никакого недовольства среди обывателей по этому поводу не возникло.
Правда, в годы первой мировой войны баптисты в Самаре подверглись ущемлениям. Были уволены с работы М. М. Путилин, С. П. Грачев и часть сотрудников Самарской тюрьмы, принявших евангельскую веру. Комиссия по проверке благонадежности сотрудников, назначенная по указанию Самарского губернатора Протасова, чтобы выявить иноверцев среди служащих, опрашивала свидетелей. И когда говорили о ком-то: «Этот наш — он курит, пьет водку, бьет детей и жену, жестоко обращается с заключенными и поэтому не может быть баптистом», то такого человека оставляли как надежно служащего «вере, царю и Отечеству».
«Золотое десятилетие» полной свободы с 1917 по 1927 год церковь использовала для проповеди евангелия и для социального служения.
Особенно много и плодотворно потрудился для спасения заблудших благовестник Волго-Камского союза баптистов, располагавшегося в Самаре, Андрей Петрович Зукао. Андрей Петрович много переживал трудностей, испытаний, но все побеждал верою. Однажды ему было поручено посетить село Приютное, которое расположено в 20 км от Сорочинска. Дорогой он не пошел, а решил идти через бугор для сокращения пути. Он шел полем по снежной «целине». Вечерело. Вдруг Андрей Петрович заметил волков. Брат попытался обойти их, но это ему не удалось, так как они пересекли ему дорогу и встали перед ним. Видя, что волки преградили ему путь, он встал на колени и в горячей молитве обратился к Господу: «Господи, что мне делать?» На это брат услышал внутренний голос: – «Иди! Я с тобой!» Тогда Андрей Петрович смело пошел на волков. Встретив брата, волки расступились, а он пошел прямо между ними, однако звери не отставали, но сопровождали его и даже лизали ему руки, как домашние псы. Так они дошли до самого села. Здесь волки остановились, а брат продолжал идти далее в село. И только после того, как брат, пройдя несколько десятков шагов, остановился и помахал им рукой, звери пошли обратно в поле. О случившемся он рассказал братьям и сестрам, все благодарили Господа за чудо.
Все резко изменилось в худшую сторону с принятием в 1929 году законодательства о культах. Были арестованы и заключены в концлагеря пастыри и проповедники церкви, дом молитвы на ул. Ленинской 169 был конфискован, верующая молодежь исключалась из ВУЗов и техникумов. В газетах регулярно публиковались антисектантские материалы. Ни о каком участии церкви в жизни города не могло быть и речи. Черное облако гонений зависло над церковью почти на два десятилетия.
Во время войны церковь находилась в подполье. Верующие небольшими группами встречались друг с другом, молясь о находившихся на фронте мужьях и сыновьях. Так было до 1946 года, когда разрешили вновь зарегистрировать общину. Помимо богослужебных собраний, никакая деятельность не дозволялась под угрозой тюремного заключения. Когда Ю.С. Грачев попытался проводить работу среди молодежи, он получил 25 лет лишения свободы.
В годы притеснений церковь стала для нас духовным университетом, в котором мы учились служить Господу. Кто-то пел, кто-то рассказывал стихи, кто-то проповедовал, кто-то ходатайствовал в молитве. Впервые я встал за кафедру в 1970 году. В проповеди о молитве Христа в Гефсимании я подчеркивал необходимость подражать Христу и не оставлять усиленной молитвы, несмотря на противодействие сатанинских сил. Верующие радовались за меня, просили продолжать это служение и обещали молиться о моем успехе в проповедническом призвании.
Церковь учила нас заботиться о больных.
После служения мы отправлялись посещать немощных братьев и сестер. Пересказывали им содержание проповедей, пели гимны, наводили порядок в доме или огороде. Старцы и старицы ободрялись нашим служением, прославляли за нас Бога, и нередко преподавали ценные наставления из своего богатого опыта.
Бывали и курьезные случаи. Мы решили в ночь под Рождество поздравить пожилых супругов Лексиных с праздником. Есть в наших церквах такой обычай, сохранившийся и до сего дня, – молодежь в Святую ночь ходит по дворам верующих и поздравляет их пением рождественских гимнов. Старички в канун праздника не ложились спать и смотрели в окно на звездное небо. Вдруг они увидели, как над их воротами появилась голова, потом еще одна. Незнакомцы спрыгнули во двор и стали осторожно открывать засов.
«Грабители пожаловали», – перепугались старцы, — «Господи, помилуй и защити нас!»
В открытые ворота хлынула толпа молодежи, и в морозном воздухе зазвучала песня «Тихая ночь, дивная ночь! Дремлет все, лишь не спит в благоговенье святая чета, дивным младенцем полны их сердца, радость в душе их горит!».
— Андрюша! Так это же наша молодежь, а не грабители! — спохватилась жена Лексина. Но пока они собирались выйти на улицу, толпа скрылась за воротами…
А вот у супругов Красновых все получилось несколько иначе. Они проснулись от тихого пения. И первое, что пришло на ум Михаилу Ивановичу – «Это поют ангелы! Господь идет забирать свою церковь с земли!» И хозяин дома во весь голос закричал:
- Господь идет! Господь идет!! Это пришествие!!!
В тот день в доме ночевали неверующие родственники. Спросонья они сначала ничего не поняли. Но когда услышали крик Михаила Ивановича и стройное пение за окном, их как ветром сдуло с кроватей, и они в страхе заметались по комнате, ища, куда бы спрятаться. Однако когда за окном начали скандировать «С Рождеством Христовым!», страсти улеглись: это не пришествие Господне, а всего лишь молодежное «пришествие»! Значит, день благодати продолжается! Михаил Иванович потом говорил родственникам: «А говорили, не верите в Бога! Что ж тогда перепугались? Душа, значит, чувствует, что Он есть…»
Церковь учила молиться друг о друге.
После вечернего служения мы собирались в сторожке церкви для молитвы о Божьей помощи — кому в учебе, кому во взаимоотношениях с родственниками, кому в духовном росте. Эти молитвенные общения сближали нас, возгревали нашу веру и любовь ко Христу. Когда мы делимся нашими переживаниями и молимся об их благополучном разрешении, то непременно испытаем исполнение слов Христа: «…если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного» (Матф.18:19).
Церковь учила нас любить Христа.
Был у нас брат Виктор Бережко – симпатичный, открытый и добродушный парень, единственный сын у верующих родителей. Как-то мы стояли во дворе дома молитвы, и кто-то заговорил о том, являемся ли мы на самом деле рабами Христа. Виктор вздохнул: «Раб — это человек, у которого нет ничего своего, кто беспрекословно исполняет волю господина. Хотел бы я быть таким. Не всегда получается. Непослушный я раб!»
Осенью 1970 года Виктор со своим другом Павлом Галичевым возвращался домой. Братья беседовали о только что прошедшем служении. Неожиданно машина под управлением пьяных подростков на полной скорости вылетела на тротуар, врезалась в столб и буквально припечатала Виктора к нему. Падая на землю, он воскликнул: «Иисус, прославься!» «От избытка сердца говорят уста», — сказано в Евангелии. Эта трагедия показала, что сердце брата наполнял Господь.
Виктор умер на пятый день после аварии. Хоронили его всей церковью из дома молитвы. Мы плакали от осознания горькой разлуки, укреплялись надеждой на встречу с Виктором в небесах, утешали скорбящих родителей, и только заводской комсорг «каялся»: «Жалеем, что не смогли переубедить Виктора». Какая жестокость! Такие ли слова говорят у гроба?!
В этой ужасной трагедии проявила себя сила евангелия, учившего не мстить за себя, прощать врагов, благотворить ненавидящим. Отец Виктора Петр Петрович пришел к Господу незадолго до смерти сына. Он был по натуре очень горячим человеком. Жена много претерпела от его пьянства: во хмелю он не раз грозился ее убить и разогнать церковь. Сердобольные сестры советовали: «Разведись с ним, иначе он тебя убьет!» Но тетя Галя обращалась за советом к слову Божьему, а не к людям: «Я читала в Писании, что развод позволителен только в случае вины прелюбодеяния. Мой Петя много делал плохого, но этого греха за ним не было, и я решила терпеть из-за послушания Божьему Слову».
Бог удивительным образом коснулся сердца Петровича. Однажды, когда он пас стадо лошадей, ему срочно понадобилось отлучиться в город. И тогда он решил помолиться: «Господи, если Ты действительно есть, сохрани лошадей, чтобы не разбежались, пока я отлучусь!». Вернувшись, он увидел, что словно кто круг очертил вокруг стада, все лошади были на месте. Петрович отметил открытие существования Бога привычным ему способом но, придя домой, сказал жене, что пойдет с ней на собрание. Жена перепугалась: не иначе как собирается разгонять церковь! Она уговаривала его проспаться, но Петрович был непреклонным: «Я пойду молиться Богу!» Покаялся он пьяным, но встал с колен навсегда трезвым человеком.
Когда проходил процесс над убийцами сына, он попросил судей: «Как нас Христос простил, так и мы прощаем этих ребят! Не будьте к ним суровы!» Это было великим свидетельством о силе Христа, способной превратить свирепого тигра в ягненка.
Церковь учила нас поклонению Богу.
Пели тогда довольно медленно с остановками перед каждым куплетом. Сборников духовных песен у многих не было и служителям приходилось зачитывать каждый куплет. Это помогало впитывать в себя слова песен, пропускать через сердце и запоминать их. В трудные периоды жизни в памяти всплывали слышанные в церкви слова, и душа утешалась и укреплялась ими.
В духовном назидании церкви немалое участие принимал хор - один из лучших в Поволжье. Он исполнял произведения православных композиторов – Архангельского, Бортнянского, Чеснокова, а также гимны евангельских авторов. Руководил хором Петр Иванович Кузнецов. В миру он работал ревизором. Когда руководители организаций узнавали, что к ним с ревизией идет Кузнецов, они хватались за сердце и глотали горстями таблетки. У них не было шансов скрыть от такого специалиста свои махинации. Для меня было загадкой, как человек столь грозной профессии может так тонко чувствовать музыку и передавать смысловые нюансы духовного произведения? Иногда песни нашего хора трогали до слез… Нередко они побуждали людей к посвящению жизни Христу.
К концу своего служения Петр Иванович часто ставил для исполнения песню с такими словами:
Уповай на Бога, верь и молись,
Пусть пройдет тревога, в Нем душой крепись,
Кончиться путь сможешь отдохнуть,
Истомленным сердцем ко Христу прильнуть.
Он разгоняет тучи тревог,
Вскоре ты узнаешь, как верен Бог!
Самое сладкое быстро приедается, так случилось с этой песней. Меня немного раздражало, что из богатого хорового репертуара регент то и дело выбирает этот гимн… Я не знал, что Петру Ивановичу поставили неутешительный диагноз – болезнь Паркинсона, и этой песней он готовил себя к изнурительным годам страданий.
В церкви мы обретали примеры для подражания.
От Юрия Сергеевича Грачева я учился страстно доносить Евангелие, от Андрея Евтихеевича Клименко — терпеливому отношению к людям, от Антона Кондратьевича Тычкина смирению. Этот пастырь церкви, живя в коммуналке, много лет вставал раньше всех и мыл «отхожее место» во дворе дома. Соседи долго не могли понять, почему оно всегда чистое. И когда выследили «нарушителя» графика, поняли: Антон Кондратьевич — святой человек.
От Марка Львовича Креймана, знавшего древнееврейский язык, мы учились глубине проникновения в библейский текст. Кстати, Марк Львович обладал даром прозорливости. Он мог сказать своей жене: «Родная! К нам сегодня придет на обед такая-то сестра со своим детьми. Приготовь для них кашу!» Вера Степановна Сусляева вспоминала: «Однажды, проповедуя в церкви, он вдруг на полуслове остановился и попросил разрешения помолиться. Это была ходатайственная молитва за сестру Осину Анну Тимофеевну, у которой было пятеро детей. Марк Львович просил Отца Небесного помиловать ее ради малолетних детей ее и влить в нее дыхание жизни. Никто не подавал записку, чтобы помолились о ней, — как он узнал?
После собрания я тотчас направилась посетить это семейство, чтобы убедиться воочию в христианской интуиции брата. И что же? Когда я вошла, в квартире стояла тишина, у всех было подавленное состояние. Нюся лежала на кровати в крайне ослабленном состоянии. Я спросила, что произошло и в каком часу ей стало легче. Мне ответили, что только что уехала «скорая». Врачи, осмотрев больную, просили ее мужа быть готовым, потому что надежды нет. Дети, собравшись вместе, плакали. Сама сестра потом свидетельствовала, что она уже умирала, как вдруг почувствовала, что кто-то усиленно начал ходатайствовать за нее в молитве, и жизнь вновь стала вливаться в ее изнемогшую плоть. И это был тот час, когда Марк Львович молился за нее. Удивительное сердце! Он мог безошибочно прочесть боль и страдания других».
Ю.С. Грачев также удивлял нас своим предвидением. Он говорил, что придет время свободы, и нам дадут возможность благовествовать на стадионах, домах культуры и через средства массовой информации. Я воспринимал его слова как благочестивые мечты увлеченного Евангелием человека. На то были основания. КГБ в годы нашей юности было всесильным, всевидящим и всезнающим, способным проникнуть под черепную коробку советских граждан. У верующих была в ходу поговорка: «Блажен кого не знает КГБ и кто не знает КГБ». Время показало, что, к сожалению, я больше считался с обстоятельствами, чем с Богом. У моих наставников все было наоборот – они считались с Богом, а не с обстоятельствами. И они оказались правы!
Церковь учила нас жертве общительности.
Этой жертвой было время, отданное общению с ней. Мы посещали исправно все богослужения, а после них еще оставались в доме молитвы, чтобы общаться друг с другом. Девчонки Пропадалины, Лиля Белоглазова добирались на служение из Чапаевска, Надежда Питьева, Саша, Павел, Надя Зольниковы — из Новокуйбышевска. Поздно вечером они возвращались домой по темным улицам, рискуя повстречаться с пьяным хулиганьем, но и в мыслях ни у кого не было, что вечернее служение можно пропустить.
Просто так собираться в те жесткие годы было нельзя – власти могли быстро подвести это под статью «Антисоветская деятельность» — и потому мы использовали как предлог для общений все религиозные и советские праздники, а также дни рождения. По домам проводили изучение Библии. Пробовали выпускать рукописный молодежный журнал, но «компетентные органы» скоро пронюхали об этом, и наш «самиздат» был ликвидирован.
Церковь учила нас благовестию.
Как ни зажимали нас атеисты, церковь росла. И это происходило за счет личного свидетельства. Но даже в те годы мы находили возможность свидетельствовать большому числу людей одновременно. Молодежь любила ездить в электричках на посещение малых церквей в нашей области. Дорогой мы пели под гитару христианские песни. Лида Евграфова (Богомолова) напомнила мне о двух интересных эпизодах. В рождественские праздники мы ехали на электричке. Народу в вагоне было много и мы, сбившись в тесную группу, вздумали поздравить советских граждан с праздником. Провозгласили хором «С Рождеством Христовом!» и запели:
Небо и земля ныне торжествуют!
Ангелы людям несут весть благую:
Христос родился, Бог воплотился,
Ангелы ликуют, небо торжествует,
Пастухи внимают, стадо оставляют,
Чудо, чудо возвещают!
Что тут началось! Некоторые пассажиры стали громко возмущаться: «Как вам не стыдно! Такие молодые, наверное, комсомольцы, а поете о каком-то Христе!» Другие, напротив, ободряли нас: «Молодцы, ребята! Пойте!». Тут встает одна девушка и громко говорит: «Что возмущаетесь? Пусть поют! Если бы хулиганы с финками зашли, вы бы молчали, а тут про Бога люди поют, и вы кричите!»
А однажды, когда мы группой под гитару пели «Прости меня, Боже», из другого конца вагона раздалось громкое рыданье: молодой парень, закрыв лицо руками, плакал, и слезы текли из-под пальцев. Душа его, обманутая атеистической пропагандой, томилась под бременем греха, и когда он услышал о Боге, прощающим грехи, сердце его открылось для покаяния.
После наших благовестнических вылазок власти вызывали пресвитера церкви «на ковер» и требовали «навести порядок с молодежью». Он же, вернувшись с очередной проработки, только причитал: «Ох, как сильно ругали! Как ругали! Ну, молодежь, разве вас удержишь? Ведите себя потише! Христос учил: «не давайте вашей святыни псам и не разбрасывайте жемчуга перед свиньями». Нам было жаль пастыря, но погибающих грешников мы жалели больше, и поэтому не могли молчать.
Однажды две наших девушки принялись ухаживать за одной бабушкой — пенсионеркой союзного значения. Она была когда-то соратницей Ленина. Старушка долго не могла понять, почему они делают все безвозмездно и почему они верят в Бога. В конце концов, она приняла Божью веру и мирно отошла в святое небо.
Расплатой за миссионерскую деятельность стало исключение верующей молодежи из учебных заведений. В середине шестидесятых из строительного института был изгнан отличник Вениамин Крейман, в 1971 году — Владимир Рягузов, в 1972 году из мединститута отчислили меня, годом позже Татьяну Богомолову и Петра Пузанкова.
Церковь учила гостеприимству.
В нашем доме постоянно были гости, и нередко - верующие солдаты-«срочники». К одному из них – Петру Вибе – приезжали из Сузаново Оренбургской области родители и друзья. Петр служил шофером в части, что на проезде Масленникова, часто брал увольнительную и приходил к нам. Он переодевался в гражданскую одежду и шел с нами на служение. Для нас он стал членом семьи.
Однажды на собрании я приметил еще одного гостя. Я познакомился с ним и привел в наш дом. Степан Каско рассказал, что он фельдшер и служит в воинской части на проезде Масленникова сверхсрочником. Я обрадовался: «А в этой части служит еще один наш брат – Петр Вибе, с ним ты можешь познакомиться». Но в знакомстве не было никакой необходимости: по службе Петр был в подчинении у Степана и нередко сидел за рулем машины, на которой тот ездил по медицинским делам. Просто Каско не знал, куда ходит в увольнение его подчиненный.
Степан решил немного подшутить над Петром: вернувшись в часть, он вызвал его в свой кабинет и, сделав серьезное лицо, сказал: «Я знаю, куда ты ходишь в увольнение! Ты переодеваешься в «гражданку» у Рягузовых на Ялтинской улице и едешь затем на Коммунистическую 56 в дом молитвы… Так или нет?! Признавайся!» Видя растерянность Петра, Степан бросился обнимать его: «Не бойся! Я тоже хожу туда, я твой брат!» Воистину, неисповедимы пути Господни!
Кстати, Степан был тоже студентом мединститута, отличником. Его не отчислили только потому, что он был очень осторожен – ни с кем из верующих не знакомился и приходил на служение с опозданием и уходил до его окончания.
Завершая свои воспоминания о церкви, в которой я рос, не могу не привести слова одной простой песни, выражающие светлые чувства верующего, питаемые к церкви:
Люблю я Иисуса всем сердцем и душой,
Он сам не забывает, живет всегда со мной.
Люблю я так же церковь, спасенную Христом,
Которую Он любит, она живет лишь в Нем.
Она мой дом желанный, там все могу сказать,
Меня там понимают и могут приласкать.
Душа моя стремится иметь общенье с ней,
Чтоб в ней мне находиться, ее любить сильней.
В ней дорогие братья и сестры там мои.
Как для меня приятно быть с ними во все дни
Один Отец Небесный хранит нас навсегда,
Заботится и любит, и мать у нас одна.
Там я друзей имею, с которыми не раз
Делился я скорбями в тяжелый грустный час
Они мне дорогие, их не могу забыть,
От сердца непрестанно хочу сильней любить.
Продолжение следует….
