Наступил день отъезда. Я собрал вещи, взял временный паспорт, справку об освобождении и медицинские документы. Из конторы лагеря получил деньги на билет, на кухне выдали продукты на дорогу. Мне предстоял долгий путь из Нижне-Мошева в Демянск. До Соликамска обещали отвезти на машине, оттуда должен ехать местным поездом до Перми, дальше поездом дальнего следования до Москвы. Дорога долгая и трудная. Я нервничал — достану ли билет на московский поезд? Желающих ехать было много, а поезда ходили редко.
За несколько дней до отъезда я встретил знакомого, живущего в Перми. Разговорились, я рассказал о возвращении домой. Прощаясь, он дал мне свой адрес, сказав: «Зайди, если понадобится помощь с билетом».
Распрощавшись с персоналом и знакомыми, я сел в кабину грузовой машины и мы поехали в Соликамск. На улице было холодно, но мне казалось, что солнце светило тепло, по-весеннему. Вероятно, в моей душе проснулась весна. Вспомнился день десять лет назад, когда нас привезли в Соликамск. Не верилось, что я еду домой. Прибыв на вокзал, я купил билет до Москвы, но это не обеспечивало места в поезде дальнего следования. Только в Перми выяснится, когда смогу ехать дальше.
Поезд двинулся из Соликамска. Я скрестил руки и благодарил Бога за то, что остался в живых, что я один из тех немногих, кому разрешили выехать, а не оставили на поселение. Я просил Бога сохранить мне жизнь до тех пор, пока не увижу Лину и дочку. Мне казалось, что после встречи с ними, я готов расстаться с жизнью. Хотя мне было тридцать пять лет, я чувствовал себя старым и уставшим. Десять проведённых в лагере лет оставили свой отпечаток и в душе, и в теле.
Соликамск остался позади. Невольно опять вспомнился день, когда нас, голодных, замёрзших привезли сюда, как сидели на корточках в снегу, не смея поднять головы, первый день в распределительном лагере и много, много другого пережитого. Я закрыл глаза. Воспоминания шли кинолентой: много страданий, боли, несправедливости, голода, ненависти, жестокости, но над всем этим возвышалась забота и помощь Бога.
Я понял, что должен позабыть всё плохое, простить тех, кто бил, пытал, издевался. Я должен сохранить себя от обиды и горечи, от ненависти. Я должен начать новую жизнь, не отравленную прошлым. Правда, я не умел представить себе эту новую жизнь на свободе.
В Перми выяснилось, что мест на московский поезд нет. Приближался вечер, у меня не было другой возможности, как идти к знакомому, давшему мне свой адрес. Он достал мне билет.
Часы показывали полночь, когда я вошёл в спальный вагон поезда. Матрас, подушка, одеяло, простыни! Как отличалась моя обратная поездка от той десять лет назад! Слёзы выступили на глазах.
За окном полнолуние. Уральская природа сурово красива. Леса и снежные сугробы скрывали тысячи могил. Стройные, покрытые пушистым снегом деревья хранили тайну человеческих страданий и мук. Я прощался с Уралом.
Утром луч зимнего солнца разбудил меня. Снегом покрытые леса и поляны всё ещё мелькали за окном вагона, убегая куда-то назад. Вместе с ними удалялось и всё мною пережитое.
Я с нетерпением ждал дня встречи с родными. Поезда в то время двигались медленно, иногда стояли часами, ожидая встречного поезда. В купе мы разговорились с женщиной, которая хорошо знала Москву. Она пояснила мне, как добраться до Противотуберкулёзного института.
В больнице меня приняли дружелюбно. Врач, посмотрев меня на рентгене, добавил воздуха в плевральную полость. Через день я мог продолжать путь. Медсестры даже выяснили время отправления поезда Москва—Таллин, проезжающего через станцию Любницы, где я должен был сойти. Из Москвы я послал Лине телеграмму, сообщая время прибытия, но она не получила её. К счастью, за две недели до отъезда я написал письмо, в котором сообщил ориентировочное время приезда.
Снова в поезде. До станции Любницы километров четыреста-пятьсот, оттуда ещё сорок пять километров на почтовой машине, так как автобусного сообщения не было. Я беспокоился, как найду место остановки почтовой машины, ведь поезд прибывал поздно вечером после одиннадцати.
Всё обошлось хорошо. Подъехала брезентом покрытая машина, в кузов которой взобрались ожидающие. Моё сердце билось от волнения. Только сорок пять километров отделяют меня от семьи! Какой будет наша встреча? Встретят ли меня? Как найду дом, если нет встречающих? Внутреннее волнение росло. В машине темно, дорога чужая, не знал, сколько проехали.
Наконец один из пассажиров сказал: «Приехали, Демянск!»
Машина остановилась, мы вылезли. Я оглянулся вокруг: освещенная луной площадь была пуста. Я стал осматриваться, в какой стороне река и мост, через который мне надлежало идти. Дочкой нарисованный план был с собой: там были обозначены река, улицы и дом, где они жили. Тайми послала план на случай, если приеду неожиданно.
Вдруг я услышал: «Папа, Папа!» Повернув голову, я увидел бежавшую девочку. Это была Тайми. Она прыгнула мне на шею, мы оба заплакали от радости. Прибежала и Лина. Я обнял их и крепко прижал к своей груди. Годами продолжающаяся мечта сбылась — мы вместе!
Очнувшись от первой радости встречи, мы направились домой. Лина заметила, что, неся чемодан и разговаривая, я задыхаюсь. Ничего не говоря, она взяла чемодан. В половине второго ночи мы вошли в дом. Выяснилось, что Лина и Тайми уже два раза приходили меня встречать.
Сестры Лины, Анна и Мария, спали, но сразу проснулись. Сколько радостных восклицаний и слёз! Анна затопила плиту, скоро на столе был горячий чай и еда. Накопилось столько, о чём рассказать и спросить, что никто не заметил, как наступило утро. К счастью, следующий день был выходной. Лина закончила наши разговоры: «Теперь спать! Папа устал с дороги!» Никто не возражал — отец больной и устал от длинного пути. Все пошли спать.
В ДЕМЯНСКЕ
Первый день с родными
Я проснулся и почувствовал рядом с собой Лину. Не верилось, что я дома, среди родных. Встав, я осмотрел комнату, в которой они жили. Дом был построен из неотёсанных брёвен. Два окна забиты досками и мешками с сеном, в третьем окне только верхняя часть застеклена. Одно окно превращено в дверь. Посередине комнаты плита. Большой фанерный ящик служил столом, из четырёх были собраны две кровати. Внутри ящиков хранились вещи. Я вспомнил дом сестёр в Тихковицах. Как много он отличался от нынешнего жилья! Моим близким пришлось оставить дом, терпеть голод и холод, много работать, чтобы остаться в живых.
Я радовался, что годы разлуки не отдалили нас, мы не стали друг другу чужими. Я видел, как искренне дочка радовалась моему возвращению. День прошёл быстро, все хотели подробнее знать о жизни в лагере, ведь письма не давали истинного представления. Меня интересовали их странствия во время войны. Мы говорили, перебивая друг друга, плакали, смеялись. Всё, что вспоминали, прошло, теперь мы были вместе и были счастливы.
На другой день Лина должна была идти на работу, а Тайми в школу. Тайми не хотела расставаться со мной даже на полдня. Уходя она наказывала: «Папа, обещай, что ты ничего не будешь рассказывать, пока я не вернусь». Классная руководительница была чуткая женщина. Услышав, что отец вернулся из лагеря, она поняла страстное желание дочери быть с отцом и отпустила её домой после двух уроков. Ещё сейчас, в старости, я помню возбуждённое от радости лицо дочери: «Папа, учительница отпустила меня домой!»
В Демянске нет фтизиатра
Через несколько дней я обратился в амбулаторию. Оказалось, что в Демянске нет врача, кто бы мог сделать поддувание. Ближайщий фтизиатр был в восьмидесяти километрах, в городе Валдае, куда не ходил автобус. Пришлось искать попутную грузовую машину. Садясь в кузов, я надел на себя всю свою тёплую одежду, и Лина дала большую шерстяную шаль, в которую я закутался. Мороз пятнадцать градусов, ветер, дорога плохая — ехали почти два часа. Такие поездки не для больного человека. После первой поездки мы стали думать о перемене места жительства. При следующей поездке я нашел квартиру в деревне Зимогорье, располагавшейся недалеко от Валдая. В квартире были две маленькие комнаты и крохотная кухня.
