В Соликамском распределительном лагере

img440 Встреча с блатными.

Дошли до лагеря, окружённого колючей проволокой. Там виднелись барак и две палатки. Перед бараком стоял хорошо одетый мужчина, махая рукой, призывал людей в барак. До костей промёрзшие люди стремились попасть в тёплое помещение, каким казался барак. Мы думали, что человек у двери — какой-то начальник, и вошли. Внутри мы увидели бородатых мужчин с пустыми взглядами и угрюмыми лицами. У меня мелькнуло в голове: «Неужели и я стану таким?» Я сделал пару шагов и почувствовал, как моя меховая шапка поднялась с головы. Я простосердечно подумал, что кто-то из знакомых шутит, и поднял голову — с нар смотрела злая физиономия. Я понял, что дело далеко от шуток.

Неожиданно все эти люди набросились на нас, новичков. Кулаками, ногами и палками свалили многих на пол, из рук выхватывали сумки, чемоданы, стаскивали верхнюю одежду, обувь. Люди озверели, их глаза горели. Они колотили нас чем попало, даже ножи сверкали в их руках. Я крепко держал ручку чемодана, но сильный удар доской по руке, такой, что пястевая кость сломалась, — чемодан исчез, с шеи стащили шерстяной шарф. Я понял, что ещё миг — и с меня сдерут пальто.

Вдруг во мне будто что-то взорвалось, я почувствовал прилив сил. Кулаками и локтями я стал расчищать себе дорогу к двери, которая была заперта на крючок. Увидев, как раздевали одного старика и как Матти упал на пол, меня охватила ярость и инстинкт самозащиты. Здесь действовал закон джунглей — сильный побеждает!

Приговор «тройки»

img439 После нескольких часов пребывания в подвале, нас повели к какому-то начальнику. Проверив наши фамилии, он взял бумагу и начал читать приговор тройки.

—    Обвиняемый Тоги Иван (Иоханнес) за шпионаж, измену Родине, нарушение государственной границы, за создание антисоветской группы и за деятельность против советской власти, приговорён к лишению свободы сроком на десять лет с отбыванием наказания в трудовом лагере. Обвиняемый не признал себя виновным, но его деятельность разоблачена показаниями Вилланена Адама, Раски Юхо и другими лицами. Фамилии «других» даже не упоминались.

—    Ты понял?

—    То, что вы прочитали, я понял, но того, почему невинного человека наказывают десятью годами заключения, не понимаю.

—    Отсидишь десять лет, так поймёшь!

Следовало чтение приговора Вилланену Адаму, которого осудили также на десять лет. В приговоре значилось «признал себя виновным». Раски Юхо был осуждён на восемь лет. Он удивился, почему ему дали восемь, а его товарищам по десять лет. В ответ чиновник крикнул: «Что? Получил слишком мало? Можем прибавить!»

Второй арест

img438 Нежеланные «ожидаемые ночные гости».  Начало июня 1938 года. Жасмин и сирень в полном цвету. По дорожкам стрельнинского парка, радостно вскрикивая, бегали дети. Вокруг бурлила жизнь, но это не гармонировало с моей душой. Всё красивое и хорошее вызывало во мне боль. Радости не для меня, меня ожидает тюрьма. Моё будущее мрачно, полно страданий и мук. На моём небе только чёрные тучи.

Восьмого июня я пришёл с работы как обычно. Стол был накрыт, мы поели, я поиграл с дочкой. Перед сном мы погуляли. Вечер тёплый и светлый — были белые ночи.

После полночи громко постучали в дверь. За дверью стояли те, кого «ожидали» и боялись. Вошли двое и предъявили ордер на обыск. Они просмотрели все книги, вытащили из шкафа бельё, перетрясли одеяло, простыни, прощупали матрас. Чего они искали, не знаю, но не нашли ничего недозволенного.

Наша маленькая Тайми спала в своей кроватке. Она не проснулась ни от стука в дверь, ни от чужих голосов и зажжённого света. Пришедшие приказали поднять ребёнка с кровати. Я просил не будить девочку, но энкэвэдешник ответил, что в кровати могут быть скрыты важные бумаги. Я поднял спящую девочку, она проснулась и, увидев чужих людей, заплакала. Конечно, в детской кровати ничего не нашлось. Закончив обыск, мне приказали одеться и идти с ними.

На небе собираются темные тучи

img437 Молодая семья. В жизни Лины и Йоханнеса начался новый этап. Любовь погасила горькие переживания и залечила раны перенесённой несправедливости. Жизнь повернула свою солнечную сторону — стали готовится к свадьбе.

Свадьба Лины и Йоханнеса была в доме родителей Лины в деревне Тихковицы 7 ноября 1935 года, в день Октябрьской революции, поскольку этот день был выходным для всех. Их венчал Урхо Вальякко. Гостей было много — молодые и постарше друзья пришли порадоваться счастью молодых, зная, в каких условиях развивалась их любовь.

Иоханнес работал механиком холодильных установок на Ленинградском мясокомбинате. Работа была интересная, зарплата хорошая. Семья сняла комнату в Стрельне под Ленинградом. В августе 1936 года родилась дочка Тайми. В ингерманландских деревнях проводились богослужения на финском языке, Иоханнес и Лина ездили туда, Иоханнес свидетельствовал, а Лина пела соло, аккомпанируя себе на гитаре. Казалось, жизнь вошла в свою колею.

В 1936 году аресты уменьшились, богослужениям не препятствовали, однако обыкновенные люди не знали о планах властей. Это было затишье перед бурей.

Врата тюрьмы открываются

img436 Все ленинградцы знают тюрьму Кресты. В тридцатые годы одно упоминание Крестов наводило страх и приводило в панику. Кто попадал туда, редко выходил на волю. Тюрьма построена так, что четыре корпуса соединены в середине башней. Если смотреть сверху, образуется крест. Здание как бы символизирует крест, который несут все, попавшие туда.

Я не помню, в каком месяце меня перевели из Шпалерной в Кресты, но было лето. Условия в этой тюрьме были не лучше. Камеры были так переполнены, что даже на полу не было места, где лечь. Уголовники и политические заключённые были вместе. Туалета не было, потребности справлялись в ведро, которое опустошалось трижды в сутки. В непроветриваемой камере было 15-20 человек. Некоторых заключённых днём выводили на работу, они могли хоть немного подышать свежим воздухом. Время шло. Никакой связи с внешним миром. Позже выяснилось, что Лина приносила мне посылку в тюрьму на Шпалерной улице, но её не приняли, сказав, что такого заключённого нет. На вопрос, где он, ответа не дали — Лина потеряла связь со мной. Она была во всех ей известных местах заключения, но нигде не нашла Иоханнеса. В её сердце снова вкралось сомнение — жив ли я?

Первый арест

img435 Неожиданное обвинение. Меня отправили служить в Военно-морской флот Балтийского моря. Через полгода перевели в морские Военно-воздушные силы, где я прошел курсы бортмехника и начал летать на четырёхмоторном самолёте ТБ-3.

Время проходило довольно быстро: много занимался, приобретая новые знания, в свободное время читал мамину Библию и переписывался с Линой и другими друзьями. Мне оставалось служить менее полутора лет.

В канун нового, 1935 года, у меня был свободный день. Уже с утра я чувствовал какое-то беспокойство. Нехорошее предчувствие давило на меня так, что я решил найти спокойное место для молитвы. Я вышел и сел на бревно под соснами: «Отец небесный, ты знаешь, почему я так обеспокоен? Что может случиться? Укрепи меня, дай покой».

В казарме меня ждали два работника НКВД, Они заявили, что я арестован, обыскали комнату, где я жил, и приказали идти с ними. Я взял с собой документы, часы, бритву и мамину Библию. Всё остальное осталось в казарме. Я не мог ни с кем попрощаться и не мог никому сообщить об аресте.

Меня привезли в Ленинград на Шпалерную улицу, в следственную тюрьму. Там обыскали все карманы и отобрали всё, даже ремень. Никто не объяснил, почему меня арестовали. Служа в армии, я слышал, что после убийства СМ. Кирова в декабре 1934 года начались массовые аресты, но мой арест не мог быть связан с этим.

В доме сестёр Карттунен

img434 Наступила осень 1932 года. Местами первый снежок покрывал жёлтые листья. Со мной случилось несчастье — зубчатое колесо придавило мне палец. Оказав первую помощь, мне дали больничный и отравили домой. Утром я проснулся в унылом настроении, палец болел, я не мог ничего делать. После обеда раздался звонок — за дверью стоял Юхо. Будучи в Ленинграде, он решил зайти. Услышав о случившемся, он позвал меня с собой в Тихковицы на молодёжное собрание. Я с радостью согласился, думая о возможности посетить и дом Лины. Чтобы добраться туда, надо было сперва ехать поездом, а потом идти пешком девять километров. Сойдя с поезда, мы увидели сестру Лины, Марию, которая приехала на этом же поезде с соседкой. Они отвозили молочные продукты в город, и брат соседки встречал их на лошади. Нас пригласили сесть на телегу, и мы легко добрались до деревни. Въезжая в деревню, Мария пригласила меня ночевать к ним, поскольку у них больше места, чем у Юхо. Мне это очень понравилось.

Дом Карттунен был намного больше, чем дом моих родителей. Он был обшит досками и покрашен зелёной краской. В доме была большая гостиная, спальня, кухня, столовая и на втором этаже — чердачная комната. Её и столовую использовали в основном летом, но они были отопляемые. Всюду чистота, полы выкрашены, на полу самотканые половики, на окнах кружевные занавески, а в спальной красивые железные кровати с синими покрывалами.

Начало самостоятельной жизни

img433 Первые трудности в большом городе Поезд остановился на Балтийском вокзале Ленинграда. Всюду люди, все чужие, ни одного знакомого лица! Все спешат, вокруг только русский язык. Меня охватило чувство одиночества и неуверенности. Как я пойду к чужим людям просить ночлега? Это же так унизительно! Я стоял и думал, а время шло. Я не мог оставаться на вокзале. В этот момент я вспомнил слова мамы: «Бог даст тебе всё, в чём ты будешь нуждаться….»

Я пошёл разыскивать дом по адресу, данному Марией. Стоя за дверью, моё сердце колотилось. Я позвонил, дверь открыла женщина средних лет. Я рассказал ей, кто я и кто дал мне её адрес. Она пригласила войти. У неё была двухкомнатная квартира, где они жили с мужем. Они предоставили мне ночлег и обещали найти работу, но не жилье. Муж устроил меня работать на Путиловский завод, где изготовляли оружие и детали для военной техники. На заводе работало 42000 человек.

Прожив несколько дней в этой семье, я пошел искать женщину из нашей деревни, вышедшую замуж за Фрола Богданова. Они жили в полуподвальном этаже в двенадцатиметровой комнате. Женщина, которую тоже звали Марией, открыв дверь, радостно воскликнула: «Иоханнес! Ты откуда?»

Библия — наследство матери

img431 В деревнях Сойккола в первые послереволюционные годы жизнь шла своим чередом. Перемена власти поначалу не оказала особенного влияния, только представители то «белых», то «красных» приходили требовать продукты, а дачи богатых были конфискированы.

Помню, в двух километрах от нашего дома на берегу полуострова стояла красивая двухэтажная дача. Однажды к ней подъехала грузовая машина с солдатами. Часть мебели вывезли на грузовике, потом солдаты топорами рубили двери, окна, разрушили остеклённую веранду, выбрасывали из окон картины, зеркала, посуду. В деревне не у всех были зеркала, и мы, мальчишки, подбегали к даче, брали осколки зеркал и несли домой. За один день здание превратили в страшилище. Хотя владелец дачи был для местных чужим человеком, но такое варварство вызвало недоумение, сеяло страх и беспокойство.

Шёл 1926 год, Пиетари отбывал военную службу. Его жена, Ольга, жила в нашем доме. Хотя внешне всё было в порядке, но на лице мамы я замечал озабоченность. В глазах не было прежней радости. Я чувствовал, что она страдает, хотя ничего не говорила о своей болезни. Она похудела и ослабла, с трудом справлялась с домашними работами. Пришло время, когда она слегла.

ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU Каталог христианских сайтов Для ТЕБЯ